Ростислав Мурзагулов - Бабай всея Руси, или Операция «Осень Патриарха»
– Гимнастики. Это оо-очень влиятельные круги. Дело в том, что…
И дальше Жуленко рассказывал в мелких подробностях расхожую историю о том, как главная тренерша сборной страны по гимнастике является близким другом Самого Михал Иваныча, а одна из наших олимпийских чемпионок, Амина Пятачкова, вообще состоит с Михал Иванычем в… эээ… определенных отношениях… нельзя вслух произносить, каких именно…
Желтый наживку проглотил сразу до самых гланд. Ему так и казалось, что сидит Михал Иваныч, такой, на кухне, пьет вечером чай, а к нему заходит Амина и невзначай так бросает:
– Миш! Вот ты тут чай пьешь, а там сатрап-то твой, Бабай, совсем народ замучил! Я точно знаю, рассказывал мне один отличный парень из Бабаестана на светском рауте!
А Михал Иваныч тут встрепенется, расспросит Амину, что за парень, где сейчас работает, есть ли опыт и решимость взять на себя ответственность в этот непростой час и возглавить регион? А Амина ему, такая, ответит:
– Ой, ну Миш! Вот ты вызови его сам, да и спроси, готов ли он?
Тут вызывают Желтого опять в Кремль, и… Роман чуть ли не за грудки схватил Эдуарда:
– Это отличная идея, а как войти в эту тусовку гимнастов?
– Есть у Амины лучшая подруга. Лена Норкина. Они вместе сейчас в парламенте заседают, прямо на соседних креслах. С Леной у меня… Ну, скажем так, очень близкие дружеские отношения. И Жуленко кокетливо отвел взгляд в сторону, замолчав на секунду.
Желтый смотрел на него восхищенно и озорно:
– Ну, ты и молодеее-ец!
– Настоящий мужчина не будет распространяться о таких отношениях… Но она – замечательная девушка! Давайте поужинаем с ней? И Амину вытащить попробуем?
На следующий день Жуленко рассказал Желтому, что Лена «польщена» возможностью познакомиться с таким интересным собеседником, о котором она давно наслышана, и придет на ужин обязательно. Амина тоже сказала, что постарается, но даже если она не сможет – Лена на следующий же день встретится с ней на заседании парламента и расскажет в мельчайших подробностях, какой классный парень он – Рома Желтокнязев. Лена, конечно, тоже девушка занятая, но что такое 50 тысяч баксов, когда… И так далее…
Амина, естественно, «не смогла», а с Норкиной Жуленко действительно нашего покорителя столиц познакомил. Депутатша-гимнастка сыпала историями о дружбе с Аминой, о светской жизни, о раутах, где Михал Иваныч сказал то и добавил сё…
Одним словом, Желтый зауважал Жуленко даже еще сильнее, чем когда получил сдачу в 40 тысяч. Вот что значит настоящий джиар, думал он, ожидая, что вызов к Михал Иванычу последует вот прямо совсем скоро, на днях…
Бобр – всё
Бобр уже освоился с мыслью о том, что он решил бросить вызов всесильному Бабаю, и снова был деловит и самоуверен. Работа над планом по его назначению вместо Бабая кипела. Аванс он выделил, особенно не торгуясь, и теперь внимательно следил за исполнением каждого пункта.
Одним из первых пунктов мы, естественно, вставили противодействие Желтому. Его активность и самому Бобру уже была заметна и неприятна. Олигарх понимал, что стартовая площадка Желтого дает ему отрыв на несколько корпусов от любых конкурентов априорно, а потому был готов к решительным действиям в этом направлении. Что полностью совпадало и с нашими планами.
Каждый шаг Желтого был поставлен «на контроль». Мы знали обо всех его перемещениях. Встречах. Планах. О каждом слове, сказанном им почти в любом помещении или по телефону, тоже знали, хоть это было и не совсем законно. Впрочем, эту услугу нам оказывали как раз сами блюстители закона, поэтому угрызения совести на этот счет нас особенно не мучали. Да и Желтый в это время точно так же контролировал нас, таковы были правила игры.
Группа очень толковых юристов под руководством одного депутата Госдумы, по кличке Босси, занималась критическим анализом любой активности оппонента на предмет нарушений и злоупотреблений. Что бы он ни делал в любой свой рабочий день: выделил кому-то государственные деньги, дал земельный участок, организовал налоговый вычет, да хоть елки вокруг своей дачи посадил – получай депутатский запрос, заявление в полицию, вызов на допрос. Все это нервировало оппонентов и оставляло им меньше времени на то, чтобы организовывать подобные козни в наш адрес.
В интернете появилось несколько резко оппозиционных Бабаю и Желтому порталов. Разоблачения там сыпались ежедневно. Все это активно подхватывалось и разносилось по соцсетям.
Бобр таким образом финансировал исключительно важное дело – расчищал дорогу для всех остальных кандидатов, организуя ворох всевозможных проблем основному оппоненту. По канонам классической кампании, направленной против любой действующей власти, кроме поливания таковой, нужно было еще и выставить первым делом, сильно заблаговременно, некоего Главного Оппозиционного кандидата. В классификации пиарщиков такой кандидат, который вдруг начинает на всех углах чихвостить, например, действующего губера, называется «кандидат-шахид». Шахид потому, что сам такой кандидат – без пяти минут политический труп, никто не воспринимает всерьез кого-то, строящего любую кампанию исключительно на отрицании чего-то существующего.
Если бы мы были совсем подонками – шахидом можно было бы сделать Бобра. Раструбить на всех углах, что есть такой чел, бросивший вызов самому Бабаю. Так он расшатал бы нынешний режим Бабаестана, вывалялся в грязи вместе с Бабаем и его приближенными (Желтым в первую очередь), а потом прямо по их израненным чумазым тушкам мы могли красиво пройти к власти.
Но действовать настолько цинично по отношению к заказчику нам было как-то западло, поэтому Бобр был серьезнейшим образом предупрежден, что если он не хочет похоронить свои и без того не шибко реалистичные перспективы на областной трон, то ему нужно прятать свои притязания на таковой как можно глубже.
Бобр в политике и пиаре был не первый день, быстро просек, что замечание дельное, и принял план пиариться только на своей текущей депутатской деятельности. Причем – пиариться аккуратно, без огромных портянок интервью в третьестепенных СМИ, доказывающих только факт наличия у интервьюируемого либо амбиций, либо проблем, либо и того и другого. Бобр выдвигал законопроекты, инициативы, мы немного разгоняли их по ключевым СМИ, его цитируемость росла, рос и авторитет в тусовке. А если погуглить Бобра в те годы – получился бы вполне себе такой политический деятель, скромный, но работящий. Мы даже сами начали в какой-то момент верить, что у фигуранта есть какая-то политическая перспектива. Хотя непрофессионально это, конечно, – верить в то, что сам сочиняешь.
Жизнь все расставила по своим местам жестко и предельно конкретно.
В один прекрасный день Бобр пригласил меня и Каца провести очередной брейнсторминг[16] за обедом. Он любил говорить о пиаре и политике не в кабинете, где все его внимание, видимо, автоматически было подчинено Его Величеству Баксу, а в вальяжной атмосфере столичных заведений.
Начиналось лето, и многие гламурные кафе открыли летние террасы. Мы облюбовали одно из них, при модном заведении QG, которое было немноголюдным, обслуживание было ненавязчивое и длинноногое, одним словом, креативилось там хорошо.
Это была пятница, часа четыре дня, немногочисленные летние обитатели столицы уже выстраивались в дачные пробки, поэтому нам совсем никто не мешал. Официантки давно поняли, что для получения хороших чаевых их главная задача – нам не мешать, и не мозолили глаза без надобности.
Я держал очередной длинный спич о реализации плана захвата Бобром власти в Тришурупе.
Вдруг Бобр отшатнулся назад от невидимого сильного удара в грудную клетку. Ровно посередине его дорогого костюма чернела дыра, вокруг которой расходилось бурое пятно. Его всегда самоуверенно-презрительное лицо почему-то стало очень детским. Он медленно полз по креслу вниз.
Я и Кац не шевелились. Область моего мозга, отвечавшая за безопасность, пыталась верещать мне о том, что Бобра только что застрелили и мне лучше бы лечь на пол, например, или бежать куда глаза глядят.
Но тело было ватным, бежать я никуда не мог, да и остальной мозг понимал, что, если бы и нас хотели убить те же стрелки – мы бы сейчас уже тоже сползали по креслам.
На немногочисленных посетителей веранды драматическая кончина Бобра еще не произвела никакого впечатления. Выстрел был бесшумным, мы с Кацем побледнели, но звуков никаких пока не издавали.
Преодолевая тошноту, я спросил Каца, нельзя ли мне тихонько свалить, чтобы не было лишних расспросов. Кац молча кивнул.
– А… с… эээ… авансом что делать? Вернуть? – спросил я, понимая, что эту тему Кац все равно уже успел обдумать в числе других неотложных дел, которые ему предстояло сделать. Отрывисто и тоже через силу, Кац тем не менее ответ выдал сразу же:
